Конец XV – первая половина XVI в. стали периодом, когда противостояние Русского государства и Казанского ханства, постепенно обостря­ясь, достигло апогея. Оно сопровождалось сложными взаимосвязями Москвы и Ка­зани, русских и татар. Составной частью политики Москвы было привлечение на царскую службу татар (прежде всего ми­шарей, касимовских татар), их крещение посредством всяких посулов или угроз, стремление разрушить возможные союзы Казани с другими тюркскими ханствами (Крымским, Ногайской Ордой…). Казан­ские ханы, по существу, стремились от­ветить тем же: привлекали на службу (обычно на суйюргальной основе – путем выдачи грамот (суйюргалов) на владение землей за службу) башкир, а также находившихся в составе или под протектора­том Казанского ханства мишарей, чува­шей, марийцев, мордву, удмуртов. Достаточно масштабным было принятие чувашами и финно-угорским населением мусульманской религии. В Казани нахо­дился многочисленный «русский полон» (историки называют цифру в 100 тыс. че­ловек), однако стремление Казани при­влечь на службу русских служилых лю­дей не было, очевидно, столь успешным, как у Москвы по отношению к татарам. Однако оно, несомненно, имело место. Казанская политика также, естественно, стремилась использовать противоречия и трения в отношениях между русскими княжествами в своих интересах. Соб­ственно, как в политике Москвы, так и Казани не было кардинальных нов­шеств: это была та же дипломатия, те же приемы, которые установились и разви­вались между восточными славянами и тюрками со времен Киевской Руси. Это была политика противостояния и взаимодействия; в этом заключались слож­ность и парадоксальность процесса.
В этническом аспекте новое состояло в том, что царская Москва и ханская Казань стремились в процессе нарастания противостояния консолидировать вок­руг своих интересов тюркское и финно-угорское население как в границах своих государств, так, особенно, и в погранич­ных зонах. Сказанное означает, что в противостоянии Руси и Казанского хан­ства в XV – первой половине XVI в. главным, основным была вовсе не борьба пра­вославной Руси и русских с тюрками-му­сульманами (татарами и башкирами), тюрками и финно-уграми – язычниками (чувашами, мордвой, марийцами, удмур­тами) Волго-Камья и Урала. Эти этни­ческие и религиозные факторы имели определенное значение, но, скорее, были идеологией, знаменем борьбы «за веру», в разных вариантах провозглашавшиеся как в Москве, так и в Казани. Стержнем же борьбы стали фундаментальные цели за овладение политическим наследием Золотой Орды в Восточной Европе и по крайней мере в близлежащей западноси­бирской Азии; за овладение волжским путем на Каспий и в восточные страны; за уже возникающие геополитические замыслы проникновения и движения в Сибирь, а в перспективе – за овладение торговыми путями в Туркестан.
Вскоре длительное противостояние Московской Руси и Казанского ханства перешло в открытую войну. На этот раз победа оказалась за более мощным рус­ским оружием, и в октябре 1552 г. Казань пала, Казанское ханство перестало суще­ствовать, его территория стала составной частью Русского государства. Падение Казани знаменовало новую страницу в истории евразийских великих миграций. Началось, точнее получило новый мощ­ный импульс движение восточных славян на восток, которое, достигнув в XVII в. Тихого океана, перекинулось на северо­американский материк. Это стало девя­той великой миграцией в Евразии, на этот раз (как некогда индоиранское дви­жение, или движение готов) с запада на восток. Девятая великая миграция про­ходила в русле политики и идеологии «со­бирания» земель в границах Российского государства, которая за 500 лет, охватив всю Северную Евразию, вышла за ее пре­делы на востоке и юге и исчерпала себя лишь к середине XVIII в.
Среднее Поволжье и Южный Урал явились одними из первых объектов по­ходов, завоеваний Русского государства на востоке и переселения русских. При­соединение Вол го-Уральского региона к Русскому государству стало драматичес­кой страницей в истории Евразии. Боль­шая его часть (Среднее Поволжье, вхо­дившее в состав Казанского ханства) была завоевана. Завоевание, как и всякая вой­на, сопровождалось многочисленными жестокостями. Татары были изгнаны из Казани и перестали быть городскими жителями. Сотни мечетей в Казани и во всем Предкамье были снесены или со­жжены. Марийское и удмуртское населе­ние изгонялось с издавна насиженных мест; малейшее сопротивление беспощад­но подавлялось, восставшие подверга­лись казни или просто уничтожались. Во второй половине XVI в. по Среднему Поволжью и Прикамью про­катилась первая волна насильственного крещения как татар-мусульман, так и чувашей-язычников и финно-угров (мор­двы, марийцев, удмуртов).
Башкирские племена через три года после падения Казани в силу сложив­шихся крайне неблагоприятных факто­ров (несколько лет подряд невиданной засухи и джута, трудности переадапта­ции недавних кочевников к новым фор­мам хозяйства в лесных северных райо­нах, тяжести ногайских набегов и вы­плачиваемого им ясака…) вошли в состав Русского государства мирно. Башкирс­кие племена отдельно или группами на­правили своих послов к царю или к его воеводам с изъявлением желания добро­вольно «по своему желанию» стать под­данными «белого царя» в обмен на обе­щания сохранить за башкирами их родоплеменные вотчины, мусульманскую религию, традиции, привычный образ жизни и «насильство ни в чем не чинить». Башкиры соглашались нести «службу» царю и платить ясак. В подтверждение этих условий башкирским племенам вы­давались, согласно некоторым источни­кам, царские «жалованные грамоты». Сами грамоты не сохранились, но упоми­нания о них встречаются в башкирских шежере (генеалогиях) и документаль­ных источниках XVII-XVI1I вв. Некото­рые современные исследователи называ­ют «жалованные грамоты» «договора­ми», а процедуру вхождения башкир в состав Русского государства «договор­ной». Однако такая интерпретация средневековых устоев едва ли уместна. «До­говора» или условия присоединения баш­кир к Русскому государству стали сразу же нарушаться как со стороны централь­ной власти в Москве, так и, особенно на местах, посаженными царем воеводами.
В целом вторую половину XVI-XVIII вв. для народов Волго-Уральского региона можно считать эпохой борьбы за выживание. В народной памяти, фольк­лоре, архивных источниках сохранились от этой эпохи тяжелые воспоминания и свидетельства: притеснения и каратель­ные экспедиции царских войск, разгул насильственной христианизации языч­ников и мусульман, достигшие апогея в 30-60-х годах XVIII в., ограбление насе­ления путем множества налогов и побо­ров, произвол местных царских властей и чиновников. Тяжелая участь выпала Башкортостану и башкирам, которые не покорялись произволу, отчаянно боро­лись за свои оговоренные «договорами» (жалованными и иными грамотами) пра­ва. Волна за волной прокатывались по территории Башкортостана восстания башкир, к которым часто присоединя­лись и другие народы Волго-Уральского региона. Башкирские восстания жестоко подавлялись царизмом: предводители восставших подвергались казни, семьи повстанцев (жен, детей) брали в плен, подвергали насильственному крещению и отправляли во внутренние губернии России.
Непокорный Башкортостан препят­ствовал реализации стратегических це­лей царизма. После выхода русских зем­лепроходцев, воинов и купцов к берегам Тихого океана взоры Русского государ­ства обращаются на восток и юго-вос­ток – на Казахстан и Туркестан; уже тог­да зарождаются честолюбивые замыслы проложить через Туркестан российские пути в далекую Индию. Но имея в тылу постоянно борющийся Башкортостан, невозможно было и думать о продвиже­нии на восток. Так, в начале XVIII в. в окружении Петра 1 рождается гигантс­кий план строительства крепостей и кре­постных линий с форпостами и редутами вокруг Башкортостана и по всему те­чению р. Яик от верховьев (Верхнеу­ральская крепость) до устья (Гурьевская крепость на побережье Каспийско­го моря). По замыслу авторов плана, создавались военные условия для окон­чательного покорения башкир. Яицкая крепостная линия укрепляла новую гра­ницу России на востоке и одновременно создавала позиции для движения на вос­ток. Крепости и крепостные линии засе­лялись в основном казаками.
Осуществление проекта началось уже после смерти Петра I, в начале 30-х годов XVIII в. Были построены Самарс­кая, Исетская, Уйская, Тобольская ли­нии, строились крепости на Сакмаре, возводились крепости и форпосты на Яицкой линии. На месте современного Орска было решено заложить главный город на Яицкой линии – Оренбург, ук­реплялась Уфа.
Башкиры ответили грандиозным вы­ступлением, которое продолжалось с 1735 по 1740 год. По своим масштабам, числу участников, характеру организа­ции оно стало национально-освободи­тельной, антиколониальной войной баш­кирского народа. Движение было подав­лено жесточайшим образом: третья часть башкирского народа была унич­тожена, казнена, выслана на каторгу вдалекий Рогервик и другие строящиеся порты Балтии, насильственно крещена и продана в крепостные в центральные губернии России. Страна была разоре­на и опустошена. Башкортостан прак­тически был покорен и стал превра­щаться во внутреннюю область Русско­го государства.
Но упорное сопротивление башкир, война за соблюдение «условий» присоединения заставила царских правителей внести коррективы и в свою политику. Башкир не коснулись жестокости массо­вой христианизации в первой половине XVIII в. Царизм подтвердил их вотчин­ные права на земли, хотя после подавле­ния восстания 1735-1740 гг. часть земель была роздана участникам карательных операций. После Крестьянской войны 1773-1775 гг. Екатерина II и ее прави­тельство переходят к политике «сотруд­ничества», которая в разных модифика­циях колониального характера продол­жалась до начала XX в. Стержнем политики «сотрудничества» было за­вершение превращения Башкирии во внутреннюю территорию России, включение ее в российскую губернс­кую административно-политическую систему, перестройка социальной структуры башкирского общества и со­здание преданных царизму социальных групп, русская аккультура­ция и, по возможности, ассими­ляция башкир, насильствен­ное распространение землепа­шества там, где сохранялось еще кочевое хозяйство, раз­рушение патриархальных традиций и замена обычного права сложившимся в России юридическим правом.
К началу XIX в. царизм до­статочно преуспел в осуще­ствлении указанной политики. Башкиры (расселявшиеся в основ­ном в Уфимской и Оренбургской губер­ниях) стали жителями внутренних гу­берний России и прошли определенный этап хозяйственной, социально-эконо­мической и культурной интеграции. Процесс был закреплен в XIX в. строи­тельством Ново-Илецкой крепостной линии (1811-1825 гг.), отделившей баш­кир от казахов Букеевской Орды и кал­мыков, и двух новых линий – первая от Орска до Троицка (1835-1845 гг.), вторая, несколько позже, от Орска до устья р.Уй. Новые линии и обширная территория между ними и Яиком (с конца XVIII в. р.Урал) были заселены казаками и нагайбаками. Новые линии окончательно разделили и изолировали башкир и каза­хов Средней Орды.
Как видно, завоевание Среднего По­волжья и добровольное присоединение Башкирии было лишь началом гораздо более сложного, длительного и трудного процесса покорения этих народов цариз­мом и интеграции их в составе России. Покорение Башкирии заняло около 200-250 лет; еще 100 лет потребовалось для закрепления «победы», для политичес­кой и социальной интеграции края в со­ставе России. Заключительные размышления
Воз­рождение национального движения в конце XX столетия явилось одним из важнейших факторов современной исто­рии. В аспекте вероятных направлений развития в будущем небесполезно завер­шить вводную статью несколькими об­щими наблюдениями.
1. Этнические (этнокультурные) про­цессы – постоянный фактор истории. В масштабах исторических эпох для этно­сов характерно эволюционное развитие, которое временами сопровождалось вспышками (импульсами) этничности. Эти импульсы могли привести к измене­ниям тех или иных показателей этноса, при сохранении, однако, этнокультурно­го ядра. На каждом данном историческом витке развития фундаментальные харак­теристики этноса: система жизнеобеспе­чения, демографическое воспроизводство, материальная культура, религия и вся духовная сфера – находились и должны находиться в состоянии взаимосвязей и взаимозависимостей и, следовательно, в состоянии баланса, равновесия. Природ­ное, естественное развитие этноса само регулирует изменения в его компонен­тах, адаптацию и реадаптацию к изме­няющимся условиям природы и социаль­ной среды.
2. Внешние вторжения в развитие этноса при длительном воздействии могут разрушительно воздействовать на его компоненты, в том числе на этно­культурное ядро. Именно такое влияние оказывали великие миграции. Однако этносы, обладающие высокой степенью устойчивости, могли, утратив свою часть или, напротив, испытав прилив новых групп, восстановить этническое един­ство, изменив, естественно, те или иные культурные характеристики. Указан­ный процесс дифференциации (сегмен­тации) этноса или интеграции (консо­лидации) различающихся в этнокуль­турном отношении этнических групп является универсальным механизмом развертывания этнической истории. Этносы, не достигшие устойчивости, внутренней консолидации, могли не выдержать внешнего вторжения и ис­чезнуть, растворившись в целом или сегментами в составе других этносов. История человечества в этом смысле история смены этносов: одни народы исчезали, другие нарождались, одни на­роды становились «мертвыми», другие «живыми», современными. Не является исключением и наша эпоха, хотя на про­тяжении жизни одного человека эти про­цессы неуловимы или почти неуловимы. Однако в современную эпоху они убы­стряются. Поэтому некоторые уста­новки и цели национальных движений, ориентированные на «вечное» сохранение этноса и его культуры в неизменном виде, нереалистичны.
3. Устойчивость этноса определяет­ся завершенностью процессов этнокуль­турной консолидации, относительной сбалансированностью всех его фунда­ментальных компонентов. Незавершен­ность этнических процессов, нарушения относительного культурного равновесия внутри этноса являются источником на­пряженности, перехода этнических про­цессов в этнополитическую сферу. На­сильственные подавления этнокультур­ных процессов являются генераторами конфликтов и войн. Вот почему доктри­ны, ориентированные (осознанно или нео­сознанно) на разрушение этнической цельности, на подавление естественно развивающихся этнокультурных процес­сов, на насильственную аккультурацию и ассимиляцию (как это имело место в России в XVI-XIX вв.), не только реакци­онны, но, как правило, нежизнеспособны. Столь же нереалистичными оказались доктрины, провозглашавшие (в услови­ях СССР в XX в.) «окончательную» решенность национального вопроса, фор­мирование «единого советского народа». Даже жесточайшие репрессии и депор­тации в СССР привели к гибели тысяч и тысяч безвинных людей, но не к исчез­новению этносов.
Для России сказанное означает, что «национальный вопрос» перейдет в XXI век и, скорее всего, будет заботой рос­сийского общества на протяжении всего столетия. Это вовсе не означает, что эт­носы не будут меняться. Изменение эт­носов, этнической культуры идет и бу­дет идти постоянно, особенно в услови­ях наступающей информационной эпохи. Фундаментальное значение име­ет другое: этот процесс должен проте­кать без прямого и косвенного насилия, без подавления, на основе естественных и эволюционных закономерностей этнокультурного развития. Существующие и возникающие проблемы межнацио­нальных отношений могут конструктив­но решаться только на демократическом пути развития или вновь подавляться при автократической власти.
Следовательно, идея обновленной демократической Российской Федера­ции, сохранение и естественное раз­витие в ее составе национально-государственных суверенных республик диктуется логикой самой истории народов континентальной Евразии, Российской империи и СССР. И, на­против, политическая идеология сверхцентрализованного государ­ства, «губернизации» России на осно­ве насильственной «отмены» респуб­лик несет в себе конфликтогенный потенциал, опасность межнациональ­ных коллизий и потрясений.
4. Исторический анализ, представ­ленный выше, показывает, что широ­ко распространенные выводы, оценки и рекомендации, сделанные на основе материалов, сравнений и аналогий, по­черпнутых за пределами пространства СНГ, недостаточно корректны примени­тельно к России. Они, нет спора, полез­ны. Но опыт показывает, что в первую очередь необходимо изучать этнополитическую историю самой России в раз­ных ее пространственных и временных конфигурациях. «Перестройка», «реформы», «новое мышление» показали, что Россия пока страна традиций, преемственности и исторической инерции. В ней часто меняются формы явлений, но не их содержание.

 

***

Все народы России, ее суверенные республики уже вступили на путь фор­мирования гражданского общества. Этот процесс будет усиливаться. Будут реально складываться «многонацио­нальные» нации республик и России. Однако нет нужды и пользы в том, что­бы понукать историю, форсировать (тем более искусственно или насильственно) этнокультурные процессы. Пока куда важнее глубоко понять исторический момент, услышать настроения и устрем­ления народов, сформулировать объеди­няющие всех идеи и цели. Судьба Рос­сии зависела и будет зависеть в буду­щем от традиционного взаимодействия и сотрудничества восточнославянских, тюркских и финно-угорских народов. Важно не утратить это наследие.